Стаття присвячується нащадкам українських імігрантів та корінним канадцям Альберти, які одні з перших простягли руку допомоги у важкі часи війни.

Набрав побольше воздуха, ондатра нырнула в океанскую пучину. Дух Нанабуш и остальные звери с замиранием сердца всматривались в водную поверхность, в ожидании того, что над ней вот-вот покажется мохнатая головка отважного зверька. Время шло. Все с ужасом понимали, что воздуха у ондатры не осталось, и вот кто-то из животных увидел в отдалении покачивающийся на волнах маленький комочек. На последнем издыхании ондатра передала Нанабушу горстку земли, поднятую с океанского дна. Так, у жертв великого потопа появилась надежда на обретение суши. Впечатлившись героическим поступком зверька, черепаха предложила свою спину в качестве площадки для возведения новой земной тверди, которую североамериканские индейцы назвали впоследствии Черепашьим островом.

Оказавшись на бескрайних просторах диких степей Северной Америки,  французы не придумали ничего лучшего, чем назвать их простым словом «луг». Так, в международном географическом лексиконе появилось французское слово «прерия» (prairie). Куда более поэтически настроенными оказались аборигены, влюблённые в природу родного края. «Большая река», «Быстрое течение», «Холм Сидящего Медведя», «Дом Бобровых Холмов» – все эти индейские названия красноречиво описывают Бивер-Хилз (Beaver Hills), долину реки Северный Саскачеван в провинции Альберта на юге Канады. Жившие за счёт природных щедрот представители народов кри, сото, черноногих, сиу и ещё четырёх десятков местных племён интуитивно понимали важность природоохранных мероприятий, для надёжности закрепив их значимость в своих религиозных верованиях. Схема «общественного договора» аборигенов-охотников была довольно простой: верховный Творец как землевладелец разрешает пользоваться его собственностью при условии, что никто не злоупотребляет его великодушием и не грызётся между собой за территории и их богатства. Так и жили индейцы испокон веков, пока на их землях не появились бледнолицые из двух конкурирующих «меходобывающих» фирм – Компании Гудзонова залива и Северо-Западной Компании. Основание на берегах Северного Саскачевана выходцами из Старого Света поселений, служивших в первую очередь торговыми точками, внесло немало изменений в суровый, но сбалансированный стиль жизни всех обитателей прерий.

Одними из первых под горячую руку европейцев попали бизоны, в простонародье – буффало. Свирепый вид и мощь этих горбатых гигантов не уберёг их от смертоносных пуль, выпускаемых бледнолицыми из получивших популярность винтовок Шарпса. Промышленная революция и новые технологии дубления кожи требовали новых жертв. Европейские бурёнки не справлялись с запросами на сверхпрочную кожу, необходимую для изготовления ремней для многочисленных станков и оборудования. В ход пошли шкуры «диких быков» Американского континента. Кроме того, полчища прибывающих из Старого Света переселенцев нужно было чем-то кормить. Освежёванные туши буффало были идеальным решением проблемы пропитания колонистов. Даже политические игры внесли свою лепту в катастрофическое сокращение популяции равнинных и лесных бизонов. Как заставить кочевых индейцев-охотников осесть в резервациях и освободить обширные охотничьи угодья для новоиспечённых канадцев? Нужно всего-навсего уничтожить как можно большее количество бизонов, тем самым лишив аборигенов их традиционного промысла, а вместе с тем пищи, оружия, одежды, жилищ, сосудов для воды и многих других полезных, а то и жизненно необходимых вещей, производимых из различных частей убитого на охоте зверя. Всего лишь сотня лет понадобилась бледнолицым, чтобы довести миллионную популяцию североамериканских копытных до грани исчезновения. По счастью канадские власти опомнились и откликнулись на призыв энтузиастов создать заповедник. Так, в начале ХХ века появился национальный парк «Элк Айланд» (Elk Island National Park), раскинувшийся на традиционных охотничьих территориях индейцев, и ставший прибежищем для сотен равнинных и лесных бизонов, лосей и всякого рода оленей.

Бледное северное солнце лениво катится по небосклону, неумолимо приближаясь к горизонту. Предчувствующие скорые сумерки совы начали перекличку, тревожа морозный воздух своим глухим уханьем. Самое время надеть снегоступы и, закутавшись в тёплое пончо, отправиться на вечернюю прогулку по бизоньим тропам заповедника. Именно в этот час возрастает шанс встретиться с мохнатыми гигантами. Малопригодные к сельскому хозяйству земли Бивер-Хилз, частью которых является территория Элк Айленда, сохранили свой первозданный вид, каким его знали охотящиеся здесь индейцы кри. Окутанные инеем призрачные рощи осин и тополей расступаются вдоль протоптанных стежек, которые ведут к необъятным далям прерий. Сквозь пушистый снежный покров настырно пробиваются растрёпанные пучки пожелтевшей сухой травы – любимое зимнее лакомство бизонов. Тёмные островки прижимающихся друг к другу высоких елей пробиваются сквозь вечернюю дымку и напоминают выступающую из озёрных вод шипастую спину дракона. Посреди обездвиженных морозом заводей разбросаны нагромождения ветвей и характерно «спиленных» стволов, в которых без труда можно узнать искусные инженерные сооружения бобров. При беглом взгляде на оголённые зимней стужей деревья в глаза бросается застрявший между ветвей довольно большой мохнатый комок непонятного происхождения. Отбросив предположения о гнезде экзотической птицы, приходится остановиться на версии о «неведомой зверушке». Ею на поверку оказывается североамериканский дикобраз, обожающий примоститься на ветвях в часы дневного отдыха, предшествующего ночной охоте. Вдруг в морозной тишине раздаётся всё ещё далёкий, но усиливающийся с каждым мигом хруст ветвей. По мере приближения к нему добавляется звук неторопливых размеренных шагов, сопровождаемых поскрипыванием снега. Завершает эту лесную мелодию тяжёлое дыхание и фырканье, издаваемое небольшим стадом бизонов, вышедших из осиновой рощи в поисках очередной лужайки с травяной ветошью.

В розовеющем закатном небе вспыхивают первые звёзды, и северные сумерки неспешно озаряются блеском мириад мерцающих небесных светил. Над землями Элк Айланда, славящего своим статусом астрономического заповедника, расстилается невыразимой красоты покров Тёмного неба. На нём с трудом можно узнать знакомые с детства созвездия, затерявшиеся среди сонма других звёзд. Для завершения картины природа нанесла на небосвод широкими мазками переливающееся неоново-зелёным светом северное сияние. Оно гигантскими волнами проплывает по небу, создавая мистическую атмосферу древней индейской магии.  Созерцая поразительное небесное зрелище и вслушиваясь в потрескивание разгорающегося костра, можно живо представить себе как многие поколения  охотников так же сидели у огня, провожали взглядом взмывающие ввысь, словно жаждущие присоединиться к звёздам, искры и слушали затаив дыхание повествуемые стариками занимательные истории.

Единение с Наʼа, Великой Матерью-Землёй ещё больше ощущается в священной долине, раскинувшейся на берегах Молочной реки. Здесь, на просторах Великих равнин природа создала «плохие земли», как их прозвали новоприбывшие французы, столкнувшиеся с трудностями в передвижении по юго-западной части Альберты. Впоследствии англичане подхватили это название и стали называть некоторые участки провинции мрачным наименованием Бесплодные земли. Впрочем, местные жители, в основном представители конфедерации Сиксикаиитситапи, они же черноногие, мало интересовались мнением пришельцев и почитали изрезанную оврагами и испещрённую известняковыми нагромождениями долину Аисинаипи (что можно перевести как «написанное» или «изображённое») в качестве священной обители духов.

В награду за долгое восхождение на берег Молочной реки, взору открывается вид на зачарованный каменный городок. Кажется, что домики почти полностью ушли под землю, выставив на поверхность лишь дымоходные трубы причудливой формы. Над архитектурным ансамблем Аисинаипи, ставшим основой национального парка Райтин-Он-Стоун (Writing-on-Stone Provincial Park), с доисторических времён трудились неустанные строители – тающий лёд, вода и ветер. Они умело обтесали известняковую породу, превратив каменные глыбы в пирамидальные столбы, и, словно шутки ради, посадили на их вершину твердые каменные шляпки разных форм и размеров. Благодаря этим «головным уборам», пирамидки из мягкой горной породы надёжно защищены от дождевой воды, способной размыть столб изнутри. Подходя ближе и всматриваясь в камни, начинает казаться, что над Аисинаипи поработали не только архитекторы, но и скульпторы. Солнечные лучи, играющие на рельефной поверхности камней, создают удивительный эффект, благодаря которому почти в каждой глыбе видится морда животного, образ человека или мифического существа из индейского фольклора. Кто знает, возможно таким образом местные духи играют в прятки, маскируясь под известняковые столбики, называемые худу.

Впрочем, даже не верящих в мистическую связь с потусторонними силами скептиков из мира науки не оставляют равнодушными наскальные росписи (петроглифы) и резьба (пиктограммы), оставленные многими поколениями индейцев на камнях долины Молочной реки. В незапамятные времена, а точнее, три-четыре тысячи лет назад, племя черноногих, прозванных так за цвет мокасин (поговаривают, что они запачкали свою обувь сажей, когда кочевали по горящей прерии), основало в Аисинаипи своеобразную «Картинную галерею» древнего мира, к слову сказать крупнейшую на  всей территории североамериканских равнин. До наших дней дошли тысячи произведений индейского искусства, которые со всей тщательностью выцарапывали рогами, костями, а впоследствии и, вероятно, ножами древние мастера. Некоторые из них предпочитали живописный метод, нанося рисунки красной охрой, то есть смесью железной руды и жидкой основы, которыми служили вода или бизоний жир. Не оставляет сомнений тот факт, что как и многие первые художники, черноногие и другие посетители священной долины изображали то, что видели вокруг, даже если результаты их творчества кажутся нам далёкими от реалистичности, а порой и откровенно фантасмагорическими. Кто знает, какие видения посещали молящихся и постящихся молодых воинов в период их отшельничества в Аисинаипи, или умудрённых сакральным опытом жрецов во время проводимых ритуалов… Есть здесь и символически принесённые в жертву духам животные, чьё изображение испещрено углублениями, оставленными стрелами или пулями. Есть и бесстрашные воины, скрываемые круглыми щитами и поражающие своих врагов длинными копьями, украшенными перьями. Некоторые минималистические изображения, включающие лишь одного-двух персонажей, рассказывают о спиритуальных ритуалах, передавая бесценную информацию грядущим поколениям черноногих. Забавно видеть, как заморские новинки, такие как лошадь и огнестрельное оружие, а также достижения цивилизации – паровоз и автомобиль (по мнению специалистов речь идёт о марке Ford Model T, выпускаемой в первой четверти ХХ века) – послужили источником вдохновения для создания индейскими мастерами очередной серии более современных пиктограмм. Но подлинным хитом Аисинаипи остаётся монументальная батальная сцена битвы на берегах Молочной реки. Неизвестный художник XIX века изобразил на ней более двух сотен персонажей, схлестнувшихся в кровавой схватке, где пушечные снаряды и выпускаемые из ружей пули смертоносными волнами накрывают противников с обеих сторон. Хотя все драматические, а зачастую и трагические страницы истории североамериканских индейцев давно перевёрнуты, всё же они не забыты благодаря прочной связи поколений, особенно ощущаемой в сакральных местах бескрайних прерий.

Вот уже много лет, проживая в южных краях, с наступлением октября я с щемящей душу ностальгией вспоминаю светящиеся на солнце пожелтевшие листья клёнов, каштанов и акаций, эффектно выделяющиеся на фоне потемневшего до синевы неба. Даже не столь красочно преображающиеся осенью платаны создают особую неуловимую атмосферу, в которую погружаются улицы в это уютное время года. Старинные городки, окрашиваясь золотом и багрянцем, умываясь моросящим дождём и окунаясь в аромат прелых листьев, хризантем и тыквенных пирогов, становятся ещё более очаровательными и таинственными. В одно из таких местечек превратилось поселение индейцев наумкеаг из племени массачусетт.

В один погожий осенний денёк, умудрённый опытом вождь краснокожих уловил приближающиеся холода и решил, что для его племени настала пора двинуться в путь на поиски более пригодных для зимовки земель. Разбирать ладно устроенные вигвамы его соплеменники не стали, ведь с наступлением долгожданной весны они намеревались вернуться в свою летнюю резиденцию. Им и в голову не пришло, что покинутое на время поселение облюбуют и изменят до неузнаваемости коварные бледнолицые. Так осенью 1626 года английские рыбаки-колонисты во главе с Роджером Конантом оккупировали «заброшенную» индейскую жилплощадь, а спустя три года официально зарегистрировали новое поселение – Иерусалим, он же Шалем, он же печально известный Сейлем (Salem). Отвоёвывать исконные земли наумкеаги не стали в силу мягкости характера и миролюбивости. Незваным гостям они даже какое-то время помогали советами по выращиванию «царицы полей», что не мешало англичанам без зазрения совести заражать индейцев привезённой из-за океана чумой и творить другие колонизаторские бесчинства. Достаточно взглянуть на памятник основателю города, чтобы представить суровость и неистовость, с которой пуритане закреплялись на землях Новой Англии. Серьёзное, граничащее с мрачностью выражение лица, скрываемый широкополой шляпой жёсткий взгляд, закутанная в терзаемый ветром плащ фигура Роджера Конанта создают загадочный образ из старинной легенды.

Не менее таинственно смотрятся деревянные особняки Сейлема, одного из самых старых городов Северной Америки. Бродя по усыпанным облетевшими листьями улицам, гости города открывают для себя страницы истории четырёхсотлетней давности. Разбогатевшие на морской торговле жители Сейлема не спешили возводить роскошные вычурные дворцы или поместья. Примером пуританской скромности их домов служит особняк капитана Джона Тёрнера, построенный в 1668 году и позже прозванный «Дом семи фронтонов». Если в тёплых краях центром жилища был внутренний дворик, то в условиях суровых британских зим его сердцем становился очаг. Нанятый Тёрненром архитектор, взявший за образец классический английский дом XVII столетия, создал вокруг массивного камина с кирпичным дымоходом деревянное двухкомнатное строение с низким потолком, над которым был размещён чердак, увенчанный остроконечным фронтоном. Последующие поколения Тёрнеров и другие владельцы особняка расширяли жизненное пространство, пристраивая то новый кухонный уголок, то гостиную со спальней на втором этаже, а то и целое крыло, навершием которого по традиции оставались всё те же остроконечные фронтоны, образованные двухскатной крышей из пёстрой деревянной черепицы. Спустя около полусотни лет после создания, дом обзавёлся покрывающими фасад деревянными панелями и створчатыми окнами в георгианском стиле, сохранившимися и по сей день. Хотя ни одна, даже самая примитивная резная завитушка не украшает стены знаменитого дома, а его выкрашенный серой краской фасад порой сливается с грозовыми тучами, особняк не лишён харизмы и таинственной привлекательности, вдохновившей американского писателя Натаниэла Готорна на создание готического романа. Глядя на особняк, кажется, что вот-вот в одном из тёмных оконных переплётов всколыхнёт тяжёлая портьера и мелькнёт призрачное лицо. Впрочем, померещившееся привидение вполне может оказаться забравшимся на чердак по потайной лестнице посетителем музея, расположенного в старинном здании. «Дом семи фронтонов» не единственный, достойный внимания гостей города. Окутанные туманом улицы исторического района Макинтайр усеяны многовековыми деревянными и кирпичными  домами, особняками и коттеджами, идеально вписывающимися своей окраской в осеннюю палитру. Его кварталы украшает дом Пикеринга, превратившийся из двухкомнатного строения середины XVII века в особняк с элементами американской готики. Здесь же можно увидеть мрачное деревянное здание удручающего угольно-серого цвета. Качающаяся на ветру табличка, повешенная на покрытый мхом старый столб оповещает прохожих, что они находятся у «Дома ведьмы». В далёком 1692 году здесь проживал судья Джонатан Корвин, пошедший на поводу у заигравшихся в одержимость дьяволом подростков. Он взял грех на душу, приняв участие в несправедливом судилище над «ведьмами» Сейлема. Словно в насмешку, современные жители превратили город в столицу колдовства и магии, где буквально на каждом шагу можно столкнуться с брендом «Ведьма». Но летающие на метле владелицы чёрных котов не единственные экзотические персонажи, которыми пестрели улицы портового города на протяжении его многовековой истории.

В XVII-XVIII веках, с наступлением лета, в омывающие берега Новой Англии воды из южных широт косяками приплывали «хищники», чьими жертвами становились тяжелогруженные ценным товаром торговые суда. Какое-то время у откровенно пиратствующих покорителей морей было вполне легальное положение. Английские монархи, не имевшие возможности раскошелиться на флот, но страстно желавшие досадить Испанской короне и другим недружественным государствам, выдавали частным судовладельцам особые «каперские грамоты», представлявшие собой своеобразную лицензию на охоту за перевозившими сокровища вражескими кораблями. Гавань Сейлема, способная в те времена разместить более полутора тысяч судов, стала одним из любимых пристанищ приватиров – английских каперов. В 30-х годах XX века в США был учреждён первый исторический памятник, охраняемый и поддерживаемый государственной Службой национальных парков. Им стал Морской Национальный Исторический Комплекс Сейлема, повествующий о временах расцвета морской торговли и каперства и включающий 12 построек, уходящие в залив насыпные причалы, старый маяк и торговое парусное судно. Покрытая водорослями каменная кладка, обрамляет пристань, выстланную досками. Прямо у причала расположилось одно из старинных деревянных зданий – контора-склад Томаса Педрика, успешного предпринимателя конца XVIII века. Двухэтажный дом в своё время пропустил через себя тонны груза, захваченного нанятыми Педриком приватирами. Торговец щедро раздавал во время Войны за независимость каперские лицензии, поощряя пиратов нападать на британские торговые суда и пополнять его склады южноамериканскими специями, цейлонским чаем, китайским шёлком и фарфором, индийским хлопком, африканской слоновой костью и предметами роскоши из Европы. В наши дни дом Педрика является штабквартирой команды, заботящейся о состоянии парусного корабля «Френдшип оф Сейлем» – точной копии зарегистрированного в Салемской таможне торгового судна 1797 года постройки. Несмотря на свой молодой возраст, реплика «Дружбы», так переводится с английского название этого брига, вполне передаёт весьма тяжёлую атмосферу, с которой вынуждены были мириться отчаянные моряки, отправлявшиеся в дальние рейсы двести-триста лет назад. Тесные жилые отсеки, насквозь пропитанные сыростью, служили мореходам приютом на долгие месяцы плаваний. Даже столь починаемый на флоте того времени ром не всегда мог приподнять боевой дух и скрасить тяжёлые трудовые будни матросов и офицеров. Оказавшись на палубе довольно пронзительно скрипящего деревянного судна, невольно поражаешься количеству такелажа и снастей, от которых начинает рябить в глазах. Словно гигантская паутина, сотканная из канатов разной толщины, окутала судно. Глядя на неё, понимаешь, что знакомые с детства по книжкам и фильмам команды «паруса поднять» или «отдать концы» – это лишь пара звуков в непрекращающемся потоке досконально продуманных команд, благодаря которым это детище морской инженерной мысли благополучно передвигается в нужном капитану направлении. Понаблюдать за работой команды «Френдшип оф Сейлем» можно, отправившись на небольшую морскую прогулку во время Сейлемского морского фестиваля. Попутного ветра!

Остап Бендер, смачно описывающий прелести Рио-де-Жанейро, так и не смог убедить меня в том, что стоит внести этот бразильский город в список мест обязательных к посещению. Возможно, виной тому стал скудный материал «Малой советской энциклопедии», которую великий комбинатор вынужден был цитировать за неимением другого источника информации. По счастью, мне в руки попала книга бразильца Жоржи Амаду, прочитав которую непременно захотелось увидеть своими глазами жизнь обитателей старинной колониальной столицы – города Сан-Салвадор-да-Баия-ди-Тодуш-уш-Сантуш (São Salvador da Bahia de Todos os Santos ).

Даже если вам удалось раздобыть настоящий рецепт знаменитого бразильского коктейля капаринья, не стоит рассчитывать на то, что каждый раз вы будете наслаждаться одним и тем же вкусом. Стоит положить недостаточно сахара или самую малость переборщить с лаймом и вкусовой букет может кардинально поменяться. Старинные города Нового Света чем-то напоминают коктейль, в котором основные «ингредиенты» (европейские колонизаторы + местные индейцы + африканские невольники) перемешаны в разных пропорциях, благодаря чему возникает уникальная неповторимая смесь. Колорит приморского Салвадора, считающегося колыбелью бразильской самобытности, создавался по особому рецепту, в котором и по сей день в значительном количестве преобладают африканские нотки.

Старинный район Салвадора Пелоуринью (Pelourinho) славится очаровательными домиками, словно позаимствовавшими свою расцветку у итальянского Портофино. Нежно-розовые, оливковые, небесно-голубые, салатовые, яично-жёлтые и кофейные двухэтажные здания с белыми окнами создают пастельную радугу разбегающихся по холмам улиц. Словно набожные солидные сеньоры, которым нет дела до ярких нарядов, среди домов и на площадях возвышаются сдержанные в своём убранстве и цвете церкви. Чуть ли не единственным их украшением служат задекорированные барочными завитушками колокольни и «диадема» с крестом, возвышающиеся над центральным входом. Уютный городской центр в колониальном стиле, покрытый прокалённой тропическим солнцем мостовой стал идеальной декорацией для весьма занимательных персонажей – смуглых пышнотелых торговок местной закуской акараже. Некогда их чернокожие прапрапрабабушки расхаживали по улочкам Салвадора и предлагали прохожим «поесть хлеб», так можно перевести с языка африканского народа йоруба название сдобренных специями гороховых пончиков с креветками и острым перцем, обжаренных в пальмовом масле. В нашем представлении продавцы стритфуда вряд ли могли претендовать на высокое положение в обществе, но баианы-де-акараже всегда носили особый статус. Эти бизнес-леди XIX века были вольноотпущенными или купившими свободу бывшими рабынями, превратившимися среди своих соотечественников в символ силы и несгибаемости. Они стали носительницами житейской мудрости и духовной связи с землёй предков. Их сразу можно было заметить по особому наряду, который современные представительницы этого «сословия» носят до сих пор. Подражая кринолинам и обилию кружев в одеянии португальских дам, баианы носят множество пышных накрахмаленных юбок из хлопка, покрытых сверху пятиметровым отрезом вышитой в технике ришелье ткани. Тонкая вышитая или кружевная блуза притягивается на талии или на груди широким поясом. Венчает голову продавщиц акараже афро-исламский тюрбан, который зачастую представляет собой довольно сложную и объёмную конструкцию из переплетения нескольких разноцветных шарфов. Обилие массивных бус, браслетов и колец стало не просто данью африканским традициям, но и символом успеха и благополучия их носительниц. Современные достижения текстильной промышленности и достаток сегодняшних баиан позволяют им «играть» с тканями и расцветками, используемыми для традиционного наряда, но всё же классикой остаются белые одеяния, эффектно контрастирующие с тёмной кожей жительниц Салвадора и идеально сочетающиеся с их белоснежной улыбкой. Но вряд ли женщины стали бы облачаться в столь непрактичную маркую одежду, если бы их к этому не сподвигла… древняя магия. В давние времена в Мире духов жил некий Ошала, «господин белой одежды». Народ йоруба, миллионами вывозившийся из Африки в Бразилию, свято верил в то, что Ошала был послан создателем мира Олоруном на Землю, чтобы слепить из глины и металла людей. Правда, он немножко напортачил, выпив однажды пальмового вина и слепив дефектных человечков. Но, проспавшись и осознав ошибку, дух поклялся всегда покровительствовать своим увечным созданиям. Неокрашенные белоснежные одеяния Ошалы, на которые так похожи пышные белые юбки жительниц штата Баия, символизируют духовную чистоту и высокую мораль. Если в какой-то ситуации в вас «говорит» совесть, то знайте, что это мудрый африканский дух не даёт вам сбиться с праведного пути. Именно его наряд баияны, частенько являющиеся последовательницами, а то и жрицами афро-бразильского культа кандомбле, выбрали в качестве своей «униформы».

Кандомбле – это истинно бразильское изобретение. Честь его создания принадлежит привезённым из Западной Африки невольникам, чей путь неизменно пролегал через столицу и, по совместительству, самый большой порт Бразилии – Салвадор-да-Баия. Адаптировав под местные реалии веру в бога-создателя и вездесущих ориша (духов-посредников), чернокожие бразильцы стали практиковать особые ритуалы. В наши дни только в одном Салвадоре насчитывается более тысячи «домов», где отправляют культ кандомбле. Каза («дом») – это не просто помещение (которые, кстати, называются террейро, что означает «площадка», «двор»), но целая иерархическая система отношений, заправляет которой, как правило, женщина – «мать святых», то есть жрица многочисленных божеств пантеона кандомбле. Её миссия состоит в подготовке и успешном проведении обряда общения с ориша. Побывать на кульминационной части такого ритуала можно даже непосвящённому обывателю, если повезёт встретиться на улицах Пелоуринью с нужной баианой или членом «семьи» нуждающегося в финансовой поддержке «дома». Найти место проведения ритуала самостоятельно не получится, поскольку привыкшие с давних времён к подполью последователи кандомбле не вывешивают на домах табличек с надписью «Добро пожаловать на террейро. Часы работы с понедельника по пятницу…» Впрочем, многочасовое зрелище танцующих и впадающих в транс под звуки барабанов людей весьма специфично и, можно сказать, рассчитано на любителя. Но куда более любопытной и впечатляющей могла показаться первая часть ритуала, если бы она тщательно не скрывалась от посторонних глаз. Дело в том, что вхождение ориши в тело посвящённого, становящегося тем самым его «дочерью» или «сыном», процедура весьма болезненная. Дабы умилостивить духа и избежать неприятных ощущений, участники ритуала приносят в жертву курочку, перенося на бедную птичку свою боль. Поговаривают, что в Африке в подобных ритуалах в жертву приносились близкие люди, причём они об этом заблаговременно предупреждались. Вот такой образчик гуманности по-африкански.

Но даже если вам не удастся проникнуться духом древних религий, то насладиться расслабленной атмосферой радости, создаваемой жителями Салвадора, вы точно сможете. Глядя на них, понимаешь, как был прав их знаменитый соотечественник Амаду, сказав: «Каждая живая душа, даже самая жалкая и нищая, самая несчастная и одинокая, имеет право на свою долю радости. Нет судьбы, в которой есть только горечь».

Старушка Европа, без сомнения, может предложить старинные атмосферные местечки на любой вкус – от усыпанных апельсиновыми деревьями и увитых бугенвиллией средиземноморских городков, до покрытых мхом средневековых замков туманного Альбиона. Но время идёт и ей на пятки начинает наступать Новый Свет, который, несмотря на свой относительно юный возраст, уже может похвастаться яркими артефактами старины европейского образца.

В то время, когда по Парижу расхаживали мушкетёры, а кардинал Ришельё строил сложные геополитические конструкции, на другом краю света их соотечественник Самюель де Шамплен основал маленькую колонию на берегу реки Св. Лаврентия. Открывшие новый континент испанцы собрали «сливки»: золото, драгоценные камни и специи. На долю французских первооткрывателей выпала честь исследовать суровые просторы Северной Америки, способные предложить лишь рыбу да пушнину; до периода золотой лихорадки и славы Клондайка было ещё далеко. За сто лет исследований, начавшихся ещё в 1508 году, французам не удавалось закрепиться на новой территории. Основанные колонии и торговые точки либо уничтожались недружелюбными туземцами и англичанами, либо исчезали в силу естественных причин – голода, холода, болезней, безразличия властей метрополии, процветающей контрабанды и инвестиционной непривлекательности. Мало кто желал покидать родные края и плыть за тридевять земель ради нескольких шкурок бобра, рискуя при этом пополнить собой ирокезскую коллекцию скальпов или закоченеть на лютом морозе. Собрав в 1608 году колонистов, покинувших очередное лишённое инвестиций и субсидий поселение Порт-Руаяль, де Шамплен двинулся вглубь континента по реке св. Лаврентия, которую он подробно исследовал несколькими годами ранее. Выбор места для новой колонии пал на довольно удобное возвышение, с которого хорошо просматривалась и контролировалась река. Неспроста местные индейцы из племени ирокезов облюбовали это местечко для своего поселения Стадакона. В этот раз де Шамплен решил не давать новой колонии никаких громких имён святых или королей, а решил оставить знакомое уху местных туземцев название Кебек, что можно перевести с их языка как «место, где сужается река». Вынужденные ретироваться ирокезы затаили обиду на колонизаторов и постоянно давали французам жару, поджигая построенный преимущественно из дерева городок. Так и сгорать ему каждый раз, если бы один умник не издал указ о запрете использования древесины как основного строительного материала и не распорядился строить из камня. Только благодаря неимоверным усилиям основателя колонии, его сподвижников и преемников, поселение, состоящее изначально из пары домов и склада для пушнины выросло в столицу французских владений в Северной Америке, а затем и в один из самых процветающих городов Канады – Квебек Сити (Québec). Ну а благодаря дальновидной культурной политике последователей де Шамплена и патриотов города, у нас есть возможность прогуляться по старинным улочкам Старого Квебека (Vieux-Québec).

Подобно своим европейским собратьям, Старый Квебек, разделённый на Верхний и Нижний город, представляет собой небольшой клочок земли, в буквальном смысле нашпигованной историческими памятниками и обладающей непередаваемым шармом и уютом давних времён. Как и положено, Верхний город окружает крепостная стена, про которую квебекцы говорят с гордостью, ведь на просторах к северу от Мексики больше не осталось укреплённых городских стен почтенного возраста. В конце XIX века Квебек мог лишиться этой достопримечательности, поскольку, по мнению местных чиновников, период войн закончился и необходимость в сдерживающих разрастание города крепостных стенах отпала. По счастью, генерал-губернатор лорд Дафферин вступился за историческое наследие и отстоял право на существование старинной стены, повидавшей и карабкающихся по ней индейцев, и пушки англичан да американцев. Стена примыкает к Цитадели (La Citadelle de Québec) – крепости в форме звезды, построенной английскими правителями всего пару столетий назад, но неизменно привлекающей посетителей своей яркой историей. Чуть ли не основной её достопримечательностью является 22-й королевский пехотный полк, сформированный в 1914 году франкоязычными канадскими добровольцами, отправившимися воевать на поля Первой мировой войны в составе британских королевских войск. Его предыстория началась в далёком XVIII веке, на протяжении которого происходила «притирка» франкоязычного населения и новой английской власти. Перенесёмся на минутку в Лондон и вспомним его неофициальные символы – Биг Бен, красные телефонные будки и гвардейцев в забавных меховых шапках. Так вот, точно таких же гвардейцев можно увидеть и в Цитадели Квебека. По площади вышагивают статные военные в красной форме фузилёров (стрелков из ружья) и высоченном, почти полуметровом меховом головном уборе, заимствованном у французских гренадеров времён Наполеона. Вся нелепость и громоздкость его конструкции оправдывается главной целью: дезориентировать противника, частенько по ошибке выпускавшего пулю не в лоб, а в пустую часть шапки. Мех для этого экстравагантного головного убора поставляют канадские индейцы, знающие толк в шкурах медведей гризли. Завоевавшие репутацию неустрашимых и преданных воинов, пехотинцы полка Ван Дус (так англичане на свой манер переиначили французское числительное «двадцать два» – vingt-deux) были призваны в 1940-м году в Лондон для несения почётного караула у Букингемского дворца. Несмотря на то что на гербе 22-го полка красуется бобёр, талисманом всё же является другая зверушка – золоторогий козёл. Белоснежный красавец с позолоченными рогами, в голубой попоне и с серебряным медальоном на лбу каждое утро гордо вышагивает рядом с сопровождающим его гвардейцем по плацу Цитадели. В 1884 году британская королева Виктория получила в подарок от персидского шаха пару тибетских коз. Им не просто было суждено попасть в Лондонский зоологический сад, но и стать, по прихоти королевы, талисманом Королевского Валлийского полка фузилёров и тесно связанного с ним квебекского подразделения. Но, впервые на канадскую землю этот рогатый талисман попал только в 1955 году, когда новоиспечённая королева Елизавета II распорядилась отправить за океан в подарок генерал-губернатору Канады одного из питомцев Лондонского зоопарка. Торжественная встреча состоялась под звуки полкового оркестра в присутствии более тысячи солдат и офицеров. За годы службы в полку Батисс I, как ласково нарекли козла, не раз участвовал в парадах и торжественных мероприятиях города, преклоняя колена во время исполнения государственного гимна и время от времени оставляя свои «следы» на плацу и коврах государственных учреждений. За 65 лет в полку прослужил десяток козлов, каждый из которых получал почётное имя Батисс и порядковый номер, как это заведено у королевских династий. Если после кончины очередного Батисса у него не оставалось наследников мужского пола, новый полковой козёл выписывался из Лондонского зоопарка, в котором обитает целое стадо расплодившихся за полтора столетия тибетских коз.

Ещё одним непременным атрибутом старого города является центральная площадь.  Уютная маленькая площадь с громким названием «Королевская»  (Place Royale) отмечает то место в Нижнем городе, где в начале XVII века на берег реки ступила нога де Шамплена и его компаньонов. Своё название площадь получила не сразу, а лишь спустя почти полвека, после того как на ней, на какое-то время установили довольно скромный по размерам бюст Короля-Солнца. Купцы, для которых площадь была важным перевалочным пунктом и главным деловым центром жаловались на то, что монумент мешает движению. Видимо, интендант города больше опасался реакции горожан, чем гнева короля, поэтому бюст был удалён. Лишь в 30-х годах ХХ века на площади вновь появился облик венценосной особы, стоящий там и поныне. Правда, благоговения со стороны современных квебекцев перед Людовиком XIV чувствуется ещё меньше, чем у их предков, потому что посвящённый монарху монумент время от времени превращают в большой снежный шар и устраивают королю Луи метель из искусственного снега. Выложенная старинной брусчаткой площадь окружена очаровательными домиками, не изменившими своего облика с момента основания города. На пёстрой каменной кладке нарядно смотрятся выкрашенные яркими красками деревянные элементы зданий. Декорированные сезонными цветами и украшениями окна создают ощущение нескончаемого праздника. От площади в разные стороны разбегаются узкие улочки, единственный недостаток которых – это их миниатюрная протяжённость. Хочется до бесконечности гулять по очаровательным французским «ля рю» с кукольными, увитыми цветами и плющом двухэтажными домиками. Многочисленные ресторанчики и сувенирные лавки старейшего в Северной Америке торгово-ремесленного квартала Пети Шамплен (Quartier du Petit Champlain) словно участвуют в негласном соревновании по созданию обворожительной атмосферы уюта и шарма. Трудно представить, что на этих же самых улицах в XVII веке жили семьи французских купцов, ремесленников, кораблестроителей, моряков. Но ещё труднее представить, что вплоть до 60-х годов ХХ века Пети Шамплен представлял собой жалкое зрелище нищеты и разрухи. Местные власти даже подумывали снести район и оборудовать на его месте парковку. К счастью, два энтузиаста Жери Пари и Жак де Блуа не дали свершится непоправимому: они выкупили несколько домов и пригласили для проживания в них художников и ремесленников, способных по крупицам возродить прежний облик некогда процветающего ремесленно-торгового квартала. Результатами этой кропотливой многолетней работы сегодня наслаждаются сотни тысяч гостей Старого Квебека, увозя с собой на память фотографии одной из самых красивых улиц мира – Рю дю Пети-Шамплен.

Если Нижний город считался сердцем Старого Квебека, то его мозгом был Верхний город, в котором сосредоточилась административная, военная, религиозная, научная и культурная жизнь столицы Новой Франции. Ещё основатель города де Шамплен вынужден был перенести стратегически важные объекты с легкодоступного для врагов берега реки на возвышенность мыса Диамант (Cap Diamant). Вслед за военными и гражданскими властями и богатыми землевладельцами в Верхний город стали «подтягиваться» и другие жители, для которых уже не находилось места в Нижнем городе. Так в 1675  году появился самый старый  из сохранившихся до наших дней домов Верхнего города – Дом Франсуа Жаке ди Ланжева (La Maison François-Jacquet-Dit-Langevin), мастера-кровельщика, выкупившего участок земли у монахинь св. Урсулы. Небольшой аккуратный домик с толстыми стенами и невысокими потолками был хорошо приспособлен к суровым канадским зимам. Хозяин дома, будучи мастером своего дела, создал крутую остроконечную крышу, на которой не накапливается снег. Погреб и чердак дома служили для хранения припасов, а задний двор был оснащён конюшней, колодцем и небольшим огородом. В наши дни белый домик с красной крышей приютил уютный ресторан «У старых канадцев», сохранивший дух Новой Франции и её кулинарные традиции.

Во время «книжной лихорадки», охватившей меня в студенческие годы, в руки попали хроники колумбийского семейства Буэндия. Эта поразительная, щемящая душу история, спустя много лет сподвигла на более близкое знакомство с далекой карибской страной и её обитателями.

Несмотря на наличие ряда исторических официальных названий – Новая Гранада, Конфедерция Гранадина, Республика Колумбия – за страной закрепилось мифическое название «Эльдорадо», что в переводе с испанского означает «золотой». Кстати, прилетая в столицу, вы в буквальном смысле оказываетесь в Эль Дорадо, потому что такое название носит международный аэропорт Боготы (Bogotá). Вероятно, Христофор Колумб был первым и последним путешественником в Новый свет, которым двигала не столько жажда наживы, сколько амбиции ученого и исследователя. А вот все последующие покорители Южно-Американского континента отправлялись туда в поисках мифического города, в домах которого даже ночные горшки были бы из чистого золота. Многие конкистадоры потеряли свои жизни в непроходимых джунглях или при неудачной встрече с недружелюбными индейцами, но так и не нашли сверкающий на солнце золотой город. Тем не менее, один из покорителей Америки отрапортовал своим испанским владыкам о том, что королевство Новая Гранада вполне можно квалифицировать как Эльдорадо. И всё благодаря тому, что вожди местных племен муисков завели привычку в день коронации принимать водные процедуры в озере Гуатавита (Laguna Guatavita), покрывши себя золотым напылением. Наглядным свидетельством такой церемонии служит созданная из чистого золота композиция «Плот», хранящаяся в столичном музее в Боготе. Вы только представьте себе это великолепное зрелище. По бирюзовой глади круглого озера мерно скользит плот, нагруженный сверкающими на солнце, инкрустированными драгоценными камнями золотыми изделиями. Стоящий в центре плота «золотой» вождь, окружен верными подданными. Еще минута, и они начнут сбрасывать в воды озера драгоценные дары, предназначенные притаившимся на дне божествам. Дабы ни одна частичка золота не была возвращена на берег, вождь погружается в кристально-чистую воду и смывает с себя золотое «одеяние»…  Созданные индейцами золотые безделушки, которые не были разбазарены во время ритуалов или переплавлены испанцами в слитки, хранятся в музеях по всей стране – в Боготе, Картахене, Кали, Пасто, Санта-Марте, Армении. Глядя на них создается впечатление, что индейцы использовали драгоценный металл не только для украшений и ритуалов, но и для своих бытовых нужд, как мы используем пластик. Например, из золота был сделан рыболовный крючок или флакончик для извести, которую индейцы употребляли вместе с листьями коки. Такое расточительство отчасти можно объяснить тем, что для индейцев золото было священным металлом, помогающим подзарядиться солнечной божественной энергией. Если бы не это его свойство, то непрочное золото вряд ли использовалось бы с такой же регулярностью, и скорее имело такую же значимость, как для нас – разряженная батарейка.

Природа окрасила тропическую Колумбию в насыщенный зеленый цвет. Даже у сáмого гениального художника не найдется в палитре такого количества оттенков зеленого, чтобы передать всё великолепие джунглей, среди которых цветными пятнышками пробиваются водные глади рек и озёр, лоскутные одеяла полей и городов. И лишь синева заснеженной цепи Кордильер может соперничать по красоте со смарагдовым буйством тропической растительности. Глядя на всю эту красоту понимаешь, почему индейцы испокон веков ставили превыше всего благополучие окружающей их природы. Может показаться, что зелень листьев словно стекла по стволам и корням растений, создав окаменевшие капли в недрах земли. Вот уже сотни лет люди готовы копаться в 45-тиградусной жаре, без воздуха и света, в грозящей обрушиться в любой момент шахте, ради того, чтобы раздобыть хотя бы маленький осколок изумруда. Прибывшие в Новую Гранаду испанские конкистадоры заприметили в ожерельях местных индейцев зеленые бусины, которые на поверку оказались драгоценными камнями, порой превосходящими по стоимости всеми вожделенные алмазы. Так началась «охота» за колумбийскими изумрудами. Долгое время индейцы держали в тайне местонахождение рудников, заговаривая испанцам зубы байками про Эльдорадо. Но со временем завоевателям удалось найти шахты и в Испанию “зеленой” рекой потекли драгоценные камешки. Текут они и по сей день, но уже не в казну королевства Испания, а в ювелирные салоны и частные коллекции по всему миру. Особенно ценятся уникальные изумруды, встречающиеся только в Колумбии, так называемые «трапиче». Если вы произнесете это слово в любой испаноговорящей стране Южной Америки, местные жители подумают, что вы спрашиваете, где тут ближайшая мельница. А вот если прибавить к этому слову еще и «изумруд», то тут станет ясно, что вы интересуетесь камешком, прожилки которого расположились так, что напоминают мельничное колесо с шестью спицами, сходящимися в центре. Если раньше такие изумруды считались дефектными и предпочтение отдавалось кристально чистым, прозрачным камням, то сегодня трапиче ценится гораздо выше в силу его редкости и уникальности. На знаменитой шахте Муса (Muza), если повезет, в течение года может быть найдено всего несколько таких изумрудов. Каждый трапиче обладает уникальным неповторимым рисунком, образовавшимся благодаря хаотической активности углерода при формировании камня. Именно за такую неповторимую раскраску его так ценят ювелиры, создающие необычные дизайнерские украшения.

Но не только золотом и изумрудами богата колумбийская земля. Спустившись на глубину 180 метров можно оказаться в подземном Соляном царстве. Вход в него находится неподалеку от городков Сипакира (Zipaquirá) и Немокон (Nemocón).  Раскинувшийся на сотни метров лабиринт был создан многие столетия тому назад, когда местные жители занимались довольно прибыльным и в наши дни делом – солеварением. На первый взгляд кажется, что своды и стены штолен словно запорошены искрящимся снегом, который при более близком рассмотрении оказывается кристаллами соли. Они эффектно подсвечены разноцветными прожекторами, создающими сюрреалистический подземный пейзаж. Но, кроме природных чудес в бывших соляных копях встречаются и рукотворные творения.  Дабы защитить себя от смертельных опасностей, подстерегающих добытчиков соли, набожные колумбийские шахтеры устанавливали маленькие соляные кресты и часовни. Эта традиция расширилась до таких масштабов, что одна из соляных шахт превратилась в действующий Кафедральный собор. Пройдя через четырнадцать часовен, посетители храма оказываются в огромной пещере, в центре которой возвышается шестнадцатиметровый алтарный крест, выполненный, как вы догадались, из хлорида натрия.
Я упомянула лишь часть даров матери-земли, тщательно оберегавшихся индейцами с незапамятных времен. О других сокровищах Колумбии я поведаю вам в другой раз.