Помню, как однажды с удивлением обнаружила, что гвоздика – это не только любимый цветок коммунистов и испанских цыганок, но и душистая пряность с глубоким неповторимым ароматом. Пара её сухих бутончиков способна превратить простую чашку кофе в изысканный пикантный напиток. Цену этой пряности знали с давних времён, поэтому неудивительно, что плантации гвоздичных деревьев в своё время буквально озолотили правителей африканского архипелага Занзибар (Zanzibar Archipelago). Следы былой роскоши видны и по сей день в старинных султанских дворцах и частных резиденциях.

Более двух тысяч лет назад покорители Индийского океана «оседлали» муссоны. Они с ветерком шныряли между восточным побережьем Африки, Индией и Ближним Востоком. Поскольку морские прогулки в те времена были ещё не в моде, то каждое такое путешествие носило весьма меркантильный характер. Так остров Унгуджа, переименованый впоследствии в Занзибар, на много веков стал эпицентром бойкой межконтинентальной торговли. Смешение африканской, арабской и индийской культур с лёгким вкраплением португальских мотивов создало самобытный образ Стоун-Тауна (Stone Town) – старой части столицы Занзибара. Его улочки начали вырисовываться ещё в первом тысячелетии, когда глиняные хибарки рыбацкого посёлка Шангани стали хаотично вырастать на треугольном мысе западного побережья острова. С тех пор рисунок города не поменялся, хотя на месте лачуг появились двух-трехэтажные дома из известняково-коралловых блоков, благодаря которым столица получила новое название – «Каменный город». Следуя арабской традиции, пришедшей на Занзибар вместе с ближневосточными купцами и оманскими правителями, фасады домов лишены какого-либо декора и представляют собой гладкие, выкрашенные в белый или жёлтый цвета стены с небольшими окнами и верандами. Такой облик символизировал скромность владельца, которому не пристало публично кичиться своим богатством, выставляя его напоказ. Единственным допустимым намёком на достаток и статус домовладельца были двери, украшенные удивительной по изяществу и тонкости деревянной резьбой. Каждая дверь служила своеобразной «визитной карточкой», дающей представление о происхождении и сфере деятельности  проживающей за ней семьи. В покосившихся и потрескавшихся от времени вековых дверях, выполненных из бирманского тика, чёрного, красного, джекфрутового или мангового дерева всё ещё угадываются специфические мотивы, присущие определённому стилю и времени создания. Изучая разнообразие деревянных кружев сотен сохранившихся порталов Стоун-Тауна, поневоле начинаешь улавливать повторяющиеся мотивы и тенденции.

Двери гуджарати не спутать ни с чем. Их прямоугольные створки, увенчанные полукруглой аркой с искусно вырезанными зарослями покрытых цветами кустов, усыпаны стилизованными медными или латунными шипами, превратившимися из средства защиты в изящное украшение. Идея покрыть шипами вход в жилище пришла индийским специалистам, ответственным за обороноспособность дворцов. Поговаривают, что используемые в качестве таранов боевые слоны были неприятно удивлены новинке. Индийские купцы, переехавшие на Занзибар, решили установить в своих резиденциях именно такие «колючие» двери. Чуть более скромно выглядит вход в хозяйственные и торговые постройки, расположившиеся вблизи от порта. Хотя двери лишены шипов и куполообразной арки, мастерская резьба всё же украшает раму и центральный столб, отделяющий две створки. Глядя на двери суахили, кажется, что их создатели зачерпнули из океана воду изумительного бирюзового цвета и покрасили ею двери. Простой декор, зачастую представляющий собой лишь покрытый деревянной решёткой створ, компенсируется солидным возрастом, достигающим четыре сотни лет. Не менее изысканно, чем индийские, смотрятся арабские двери Занзибара. Их можно узнать по обильно покрывающей обрамление входа в дом традиционной вязи, в которую вплетены цитаты из Корана и скрытые символы. «Омывающие» дверные проёмы волны и «растущие» финиковые пальмы напоминают обитателям резиденции о покинутом родном крае. Вырезанная из ценных пород дерева виноградная лоза оплетала двери домов плантаторов, разбогатевших на производстве и продаже специй. Даже деревянные цветы и те не располагались над входом просто так, ради красоты. Будучи последователями культа семьи, арабские жители Занзибара строили просторные дома, в которых могли обитать под одной крышей родители и повзрослевшие дети, сами успевшие обзавестись домочадцами. Количество цветов показывало, сколько семей живёт в доме. В ажурный рисунок некоторых дверей были вплетены цепи. По старым поверьям они отгоняли злых духов, и в то же время намекали на то, что хозяин дома преуспел в работорговле.

В своё время арабы прозвали остров Унгуджа Зиндж-эль-Барром, что приблизительно можно перевести как «чёрная земля». С учётом того, что Занзибар не может похвастаться чернозёмом, а скорее славится своими пляжами с белоснежным песком, это название скорее можно соотнести с находившимся там большим количеством темнокожих. Коран, запрещающий обращать в рабство единоверцев, не ограничивал арабских предпринимателей совершать рейды в африканские земли и продавать «живой товар» на Занзибаре, ставшем крупнейшим невольничим рынком региона. Часть рабов оставались на острове «поднимать сельское хозяйство» на гвоздичных плантациях, остальные были отправлены в Оман или на земли, курируемые Ост-Индской компанией. Повсеместная отмена рабства европейскими метрополиями в начале XIX века ещё долгое время не касалась султаната Занзибар, управляемого оманскими правителями, не желающими терять столь ценный источник доходов. Даже после «настоятельных рекомендаций» Британии свернуть работорговлю, она продолжала успешно вестись подпольно на «Чёрной земле». Мрачные свидетельства тех давних дней встречаются на острове до сих пор.

Пляж Мангапвани… Оказавшись там, невольно стараешься как можно скорее сбросить обувь, чтобы при каждом следующем шаге погружать ступни в мелкий обволакивающий белый, словно мука, песок. Лёгкий шелест моря лишь иногда нарушается всплеском лазурной волны, сталкивающейся с рассыпанными по пляжу валунами и пористыми коралловыми глыбами. Окаймляющая берег и кажущаяся неприступной зелёная стена тропических зарослей, из которых выглядывают рослые пальмы, надёжно охраняет безмятежность райского уголка. Но не таким виделся пейзаж Мангапвани (Mangapwani beach) невольникам, заточённым в прибрежных пещерах. После официального запрета работорговли и закрытия рынка в Стоун-Тауне в 1873 году, ушедший в подполье позорный «бизнес» активно пользовался природными благами острова: скрытыми в непроходимых чащах пещерами и удобными бухтами для погрузки «товара». С каждой ступенькой, ведущей в чёрную бездну подземных пещер Мангапвани, гнетущее чувство многократно усиливается. Сотворённый природой грот, в центре которого замерла гладь кристально чистого озера, имеет рукотворного соседа, созданного невольниками для их же собственного заточения. Две прямоугольные ямы, в которые ведёт каменная лестница, были битком набиты закованными в кандалы людьми, по несколько дней не имевшими возможности сделать хотя бы один шаг со своего места. В другом узилище, ради экономии места небольшое пространство было разделено помостом на два уровня ниже человеческого роста. Каждый из них до отказа заполнялся рабами, ждавшими отправки в Оман или Индию. Воздух и свет проникал сюда через небольшие отдушины; накопившиеся за день нечистоты вымывались приливными волнами, проникавшими в «пещеру» сквозь специально сделанные отверстия. Желающие пощекотать нервы путешественники частенько наведываются в эти зловещие места вооружившись, как в давние времена, факелом и взяв в сопровождающие местного гида, рассказывающего леденящие душу истории из жизни невольников и их поработителей. Пожалуй, излишне чувствительным особам стоит воздержаться от подобной экскурсии и отправиться, вместо неё, в «спайс-тур» по плантациям, где они с удивлением узнают, как растут пряности, которые мы привыкли видеть в виде порошка или сухих стручков-горошин-палочек-листиков на прилавках наших магазинов и базаров. Или отправиться в черепашье царство, раскинувшееся на севере острова в Природном аквариуме Мнарани Нунгви (Mnarani Nungwi Natural Aquarium). Стоит лишь погрузиться в естественный бассейн живописной лагуны, как по телу начнут пробегать мурашки, но не от волнения, а от лёгкого прикосновения плавников морских черепах, наслаждающихся беспечной жизнью в заповеднике. Вот уж где точно хочется заговорить на языке суахили, воскликнув знаменитое “Акуна матата!”

В сумерках джунглей раздавались звонкие переливы наслаждающихся жизнью птиц. Сквозь их весёлый гомон пробивалось нежное журчание лесного ручья, дарящего путникам свои кристально чистые воды для омовения и утоления жажды. В звуки природы всё настойчивей вплетались бормотания чудаковатого вида старика, преклонившего колени перед затерянным в непроходимой глуши древним алтарём. Его скрюченная, высушенная годами фигура раскачивалась в такт вылетающим из его уст магическим заклинаниям. Наслаждаясь своей колдовской силой, старый шаман и представить себе не мог, что откликнувшиеся на призыв демоны четырёх стихий уже через несколько минут лишат его жизни и превратят плодородную, утопающую в зелени землю в мёртвую пустыню. Местная легенда гласит о том, что низменность Данакиль (Danakil Depression), раскинувшаяся на границе Эфиопии и Эритреи, стала местом, где могущественные демоны решили посоревноваться в силе, при этом прихлопнув как муху вызвавшего их колдуна и превратив всё вокруг в пекло с кислотными, источающими серные пары озёрами и клокочущими вулканами. Удивительно, но именно это гиблое место, находящееся на 125 метров ниже уровня мирового океана и поджаривающееся на солнце до +60°С стало так называемой «колыбелью человечества». Здесь, на дне высохшего океана более трёх миллионов лет назад расхаживали существа, бывшие, по мнению учёных, нашими прародителями. Об этом свидетельствуют останки гоминидов, найденные в Данакиле в середине 70-х годов прошлого века.

Молчаливыми свидетелями жизненных перипетий предков Homo были вулканы – ныне спящий Аялу, дремлющий Даллол и бурлящий Эрта Але. Каждый из них примечателен по-своему, но лидирующую позицию у любителей экстремальных селфи занимает «Дымящаяся гора», именно так, мягко говоря, не  оригинально местные жители прозвали Эрта Але. Последние шестьдесят лет медленно, но верно растущий вулкан ни на минуту не затихает, выбрасывая из двух кипящих озёр бурлящие брызги лавы. Взмывающие на десятки метров огненные фонтаны создают адское зарево, которое особенно эффектно смотрится в сумерках и предрассветные часы. Если в других уголках планеты действующие вулканы находятся под охраной государства или местных традиций, и заботливо огорожены защитными сооружениями, то эпицентр эфиопского вулкана открыт для любого желающего, отважившегося постоять на краю пропасти, на дне которой клокочет вязкая огненная жижа температурой 600°. Возможно, именно здесь обитает демон огня, так неосмотрительно приглашённый когда-то колдуном в Данакиль.

Казалось бы, какую опасность может нести с собой вода в пустыне? Но демон этой стихии проявил смекалку и практически уничтожил всё живое, засолив водоёмы так, что знаменитое Мёртвое море может показаться «Боржоми», по сравнению с солёными озёрами эфиопского района Афар (Qafar). В огромный кратер потухшего вулкана, расположенного в самом низком месте на Земле, затекают воды Индийского океана, пополняя собой бассейн подземного озера. Вместо того чтобы оказаться источником живительной влаги, оно превратило около семи метров почвы, отделяющей водоём от поверхности, в мёртвый солончак. Но отсутствие жизни не портит изумительного пейзажа бескрайней пустыни, покрытой солью, словно сверкающей на солнце ледяной коркой, припорошённой снежными хлопьями. Можно бесконечно любоваться замысловатыми узорами, созданными застывшими кристаллами и лужицами проступающей на поверхность воды. Лишь мерно шествующий караван гружённых соляными блоками верблюдов напоминает о том, что вокруг раскинулись африканские просторы. Но кажущееся безмолвие и покой пустыни обманчивы, ведь в любой момент подземное озеро может прийти в движение под напором непрерывной тектонической активности. В лучшем случае образуются небольшие провалы, заполненные зеленоватой вязкой солёной влагой, утонуть в которой точно не получится при всём желании. Именно в таких «прорубях» с подогретой магмой водой любят плескаться приехавшие за экзотикой туристы. Гораздо более страшный сценарий, наверняка придуманный безжалостным демоном, разворачивается тогда, когда воды озера поднимаются так высоко, что обрушившиеся на низину потоки смывают работающих на соляных копях людей и животных.

Не хуже других отличился в Данакиле демон стихии воздуха. Если вода и огонь могут убить достаточно быстро, то серные пары и сопровождающая их вонь изводят всё живое весьма долго и изощрённо. Подъезжая к дремлющему Даллолу, вы не увидите привычной картины гористой местности с возвышающимся пиком вулкана. Пологий купол коротышки Даллола расположился всего лишь на 60 метров выше окружающей его долины солончаков. Зато «аромат» будет ощущаться уже на расстоянии. Дремлющий вулкан время от времени буквально пускает газы, вырывающиеся через фумаролы – трещины и отверстия, образовавшиеся в ходе активности вулкана. Наряду с водяным паром, метаном, углекислым и сернистым газом булящая во чреве вулкана магма производит сероводород, с его характерным запахом тухлятины. Его-то и вдыхают отчаянные искатели приключений, приехавшие полюбоваться красотами Данакила.

Глядя на дело рук демона стихии земли, складывается впечатление, что он не был лишён своеобразного эстетического чувства и знал толк в основах колористики. Громоздящиеся соляные отложения причудливых форм сверкают белоснежными вершинами, плавно переходящими по мере приближения к основанию в лимонный, ржаво-оранжевый и тёмно-терракотовый цвета. В этой цветовой магии на самом деле нет ничего сверхъестественного; такой переход оттенков можно объяснить обилием и разнообразием ионов железа, окисляющихся при выходе на поверхность и разукрашивающих соляную толщу. Среди необычного рельефа, напоминающего декорации к фантастическому фильму, просматриваются небольшие кислотно-зелёные, бирюзовые и фиолетовые лужицы, испещрённые жёлтыми прожилками выступающих островков соли и минералов, создающих небольшие нерукотворные бассейны. На участках, где пустыня взяла своё и вода бесследно испарилась, обращают на себя внимание разбросанные по пыльной поверхности круглые соляные лепёшки, очень напоминающие пеньки аккуратно спиленных деревьев. Созерцая завораживающий пейзаж низменности Данакиль, поражаешься гению природы, которая способна превратить безжизненную пустыню в одно из самых колоритных мест на нашей планете.

«В тім городі жила Дидона,
А город звався Карфаген…»

И.П.Котляревский, «Энеида».

Так уж повелось, что наличие древнеримских руин на улицах или в предместьях того или иного города служит своего рода знаком качества, на который так любят ориентироваться туристы и местные гиды. Такой приманкой для поклонников античности стал ныне тунисский, а некогда финикийский «Новый город», который мог бы похвастаться гораздо более любопытными достопримечательностями, если бы не попал в список врагов Древнего Рима, подлежащих безоговорочному и беспощадному уничтожению.

В то время как Гомер слагал свои байки о заварушке между ахейцами и троянцами, к африканскому берегу Средиземного моря прибыла беглая финикийская царевна Элисса, которую на латинский манер позже стали называть Дидона. Хотя побег из родного Тира проходил впопыхах, царственная особа успела прихватить с собой семейные драгоценности, позволившие ей сделать коммерческое предложение одному из ливийских правителей, в чьих владениях она оказалась. На просьбу Элиссы продать участок земли за драгоценный камень, царь Иарбант предложил в буквальном смысле клочок суши, площадь которого в аккурат равнялась размеру шкуры быка. Не уступавшая в хитроумии самому Одиссею царевна приказала своим слугам разрезать шкуру на тоненькие полоски, связать их между собой и окружить ими довольно обширный прибрежный холм. Иарбанту не оставалось ничего другого, как завершить сделку в соответствии с уговором. Такова легенда, повествующая об основании в 814 году до н.э. цитадели на холме Бирса (Byrsa), превратившуюся за пару веков в город-государство Карфаген, не уступавшее в богатстве и величии своему извечному сопернику – Древнему Риму. Оставим для другого случая описание перипетий Пунических войн, развязанных двумя гигантами античной эпохи, но упомянем тот факт, что мир между Римом и Карфагеном был заключён спустя почти две тысяч лет после того, как римляне не просто разрушили Карфаген, но и засыпали его земли солью, чтобы ни одна былинка не смогла прорости и дать надежду на возрождение финикийского города. В 1985 году мэр Рима посетил столицу Туниса (Tunisia), чьим элитным предместьем ныне является Картаж (Carthage), как на французский манер называют Карфаген. В рамках официального визита он наконец-то подписал такой долгожданный, но и такой бесполезный мирный договор.

 

«Так Молох овладел Карфагеном…»

Г. Флобер. «Саламбо»

Как римляне ни старались избавиться от карфагенского наследия и облагородить «варварский» город в соответствии с канонами римской цивилизации, всё же археологам посчастливилось заполучить кое-какие свидетельства загадочных и мрачных событий, происходивших во времена расцвета пунического государства. В окрестностях небольшого поселения Саламбо, на заросших травой лужайках и в скрытых под землёй катакомбах, едва освещаемых пробивающимися сквозь расщелины лучами солнца, разбросаны покрытые вековым мхом небольшие надгробные камни и стелы. Как и любое кладбище, карфагенский некрополь заставляет понизить голос до шёпота, забыть про шутки и притихнуть в знак уважения к покойникам. Но есть ещё одна сильная эмоция, провоцирующая хаотичный бег мурашек по телу, вставание волос дыбом и образование кома в горле. Возникает она, когда забрёдшие на кладбище любопытствующие узнают, что они созерцают, по одной из гипотез, место принесения в жертву и погребения малышей – первенцев знатных семейств Карфагена. Факт человеческих жертвоприношений в древнем мире особо не шокирует, ведь и в наши дни кое-где практикуется ритуальный каннибализм. Но мысль о том, что в жертву приносились не пленённые враги или добровольцы из рядов юных девственниц, а новорождённые дети, не давала покоя соседям карфагенян, обвинявших последних в варварстве и чрезмерной жестокости. В обнаруженном в 20-х годах прошлого столетия захоронении было найдено около двадцати тысяч погребальных урн с кремированными останками животных и младенцев – недоношенных, новорождённых и едва достигших полуторагодовалого возраста. Начитавшись античных страшилок, написанных явно недолюбливающими карфагенян римлянами и греками, учёные предположили, что в лихую годину жители Карфагена заживо сжигали детей, принося их в жертву своему главному богу Баалу и его спутнице Танит. Косвенным подтверждением тому были соответствующие надгробные надписи, прославляющие «кровожадных» богов. Даже само наименование, данное учёными некрополю, отображает его мрачное происхождение. Тофет – это ритуальное место, расположенное недалеко от Иерусалима, где, согласно авторам Библии стоял идол другого семитского кровожадного божества – Молоха, тешившего своё тщеславие запахом дыма сжигаемых в его чреве детей и их предсмертным криком. По другой версии «молохом» назывался сам обряд жертвоприношения малышей. Но, как заведено среди историков, до сих пор не существует единого мнения о назначении карфагенского Тофета. Многие из них считают, что «в жертву» приносились умершие естественной смертью дети и обнаруженное захоронение является не чем иным, как обычным детским кладбищем, ведь на останках не было обнаружено следов насильственной смерти. А нанесённые на надгробия символы и изображения финикийских божеств имеют право на существование не менее, чем изображения крестов или ангелов на могилах христианских кладбищ.

 

«А кроме того, я думаю, что Карфаген должен быть разрушен!»

Марк Порций Катон Старший

Умудрённый опытом сенатор, проевший своим коллегам плешь по поводу разрушения Карфагена, вероятно, и не подозревал, что спустя два десятка лет после уничтожения вражеского города, римскими властями будет предпринята первая попытка его восстановления. Хотя она не увенчалась успехом, идея воспользоваться удачным для торговли расположением поселения, в котором всё ещё теплилась какая-то жизнь, не покидала головы правителей метрополии. Благодаря усилиям Гая Юлия Цезаря и особенно его преемника Октавиана Августа «Новый город» вновь предстал во всей красе и роскоши перед глазами изумлённых жителей и гостей, как в старые добрые времена.

При новой власти сердцем города оставался холм Бирса и его склоны. Лишившись своей верхушки, которая была благополучно срыта, эта часть Юлии Карфагенской, как римляне нарекли восстановленный город, превратилась в довольно широкое пространство с прямыми, перпендикулярно пересекающимися улицами. Они стали настоящим «ристалищем», на котором приехавшие из Рима богачи состязались за право называться хозяином самой роскошной виллы. По одной из таких улиц и сегодня можно прогуляться, отправившись на соседний холм Одеон (Odeon). Стоит лишь свернуть с гравийной дорожки, окружающей археологический парк, и ваша стопа коснётся булыжника, положенного рукой жителя Карфагена пару тысяч лет назад. Сквозь подогнанные друг к другу камни разного размера и формы пробивается выжженная африканским солнцем трава. Вдоль улицы тянутся выложенные особой кладкой стены некогда многоэтажных домов. То здесь, то там встречаются одиноко возвышающиеся колонны и примостившиеся на остатках стен украшенные изящной резьбой капители. Усаженная стройными кипарисами и пальмами улица ведёт к уютной вилле, в которой некогда кипела жизнь весьма обеспеченного семейства. Кажется, что всё в этом особняке было предназначено не просто для жизни, но для приятного времяпрепровождения. Очаровательный сад стал «приютом» для павлинов, петухов, уток, фазанов, горлиц и других птичек и зверушек, застывших на ковре искусной мозаики, изображающей экзотический животный мир южных краёв. Сад окружён украшенной статуями галереей, чьи своды поддерживаются колоннами из розового мрамора. Не менее нарядными были частные покои владельца виллы, залы для разгульных симпозиумов и снимающие накопившееся напряжение «тяжёлой жизни» римского патриция термы.

Переходивший из рук в руки Карфаген всё ещё хранит в своих недрах немало древних сокровищ. Нам остаётся надеяться, что они будут найдены археологами, вот уже второе столетие подряд копошащимися в тунисской земле.

Тот, кто однажды увидел освещённую восходящим солнцем Красную крепость, пылающую на фоне заснеженных пиков Сьерра-Невады, никогда не забудет этого великолепного зрелища. Но, какой бы прекрасной и неповторимой не казалась гранадская Альгамбра, стоит лишь переплыть через Средиземное море и углубиться в одно из северо-африканских королевств, как перед взором предстаёт её брат-близнец – светящийся охрой город, обрамлённый величественными снежными Атласскими горами. «Земля Бога», так тысячу лет назад назвали благословенный Марракеш (Marrakesh) его создатели – берберский вождь племени лемтунов Абу Бакар ибн Умар и его сподвижник, эмир династии Альморавидов Юсуф ибн Ташфин. Уже само название города свидетельствует о том, насколько роскошной и величественной была столица простиравшегося от песков Сахары до Лисcабона и Балеарских островов государства Альморавидов. Слава Красного города гремела на весь мусульманский мир, а его именем стали называть земли Магриба.

С давних времён Марракеш называют сердцем Марокко. Несмотря на то, что на протяжение столетий город то утрачивал, то вновь приобретал столичный статус, биение его пульса ни на мгновение не прерывалось. Словно живо струящаяся по телу кровь, по улицам старинной медины течёт бойкая торговая жизнь. Узкие улочки средневековой медины в буквальном смысле завалены разнообразными товарами, многие из которых не поменяли своего облика со времён основания города. Как и в давние времена, торговцы коврами развешивают тканые вручную яркие килимы прямо на стенах домов. Пёстрая мозаичная картина остроносых бабушей (местных тапочек с характерными заломленными задниками) и благородное тусклое сияние латунных светильников, украшенная арабской вязью керамика и громоздящиеся, подобно египетским гробницам, пирамиды специй – всё это из века в век предстаёт перед глазами посетителей старой части Марракеша. Но вся эта мишура меркнет по сравнению с настоящими сокровищами, скрытыми за скромными стенами старинных купеческих домов – риадов. Античная римская вилла нашла своё воплощение в архитектурных фантазиях берберских и арабских зодчих, создавших чарующие сады (так с арабского переводится слово «риад»). Изысканно украшенный центральный дворик-сад, подобно римскому атриуму, окружался постройками с высокими стенами, охранявшими интимность марракешского дома и создававшими столь желанную прохладу. До того, как превратиться в бутик-отели и рестораны, просторные риады Марракеша служили обителью больших семей, где под одним кровом, зачастую, жило два-три поколения. Если архитектурной основой риада был римский дом, то прообразом сада неизменно оставался дарящий воду и тень оазис, к которому всей душой и телом стремятся замученные пустыней путники. Утопающее в зелени патио, с витающим в нём нежным ароматом флёрдоранжа и жасмина, немыслимо без ласкающего слух журчания воды. Фонтаны и бассейны риадов выложены знаменитой мозаичной плиткой зелидж, ставшей визитной карточкой средневекового мавританского декоративного искусства. К счастью, технология изготовления зелиджа не утрачена, и в наши дни можно посетить шумную и пыльную мастерскую по изготовлению плитки. Делаются изразцы исключительно вручную. Начинается процесс с изготовления «болванки» – глиняной плитки, покрытой краской одного цвета: черного, белого, зелёного, красного, синего или жёлтого. Так же плитка покрывается прозрачной эмалью, создающей глянцевый блеск. А дальше мастера демонстрируют почти ювелирное искусство раскалывания плитки на мелкие кусочки в форме прямоугольников, ромбов, звезд, многогранников, переплетённых полосок и других геометрических фигур. Для этой кропотливой работы они используют лишь миниатюрную наковальню, представляющую собой металлический брус, зажатый между каменными блоками под углом 45°, и острый молоток, который, при своей массивности на удивление аккуратно отсекает ненужные куски плитки. Готовые разноцветные детали мозаики мастера выкладывают в определённый мотив. Причём кусочки кладутся цветной стороной вниз, так что художник не видит создаваемого узора и должен полагаться на свою внимательность и память при подборе деталей. Выложенную мозаику заливают цементным раствором, создавая новую цельную плитку. Благодаря тому, что детали мозаики достаточно мелкие, всего несколько сантиметров, мастера могут создать плитку любой конфигурации. Полюбоваться невероятным разнообразием орнаментов и мотивов плитки зелидж можно не только остановившись в одном из гостевых домов или поднявшись на террасу одной из кофеен старой медины, но и посетив сказочный дворец Бахия (Palais de la Bahia).

Старинным этот дворец можно назвать условно, ведь его строительство велось всего полтора столетия назад. Начало созданию некогда самого великолепного дворца Марракеша положил отпрыск семьи темнокожих невольников. Благодаря то ли своим незаурядным способностям, то ли неимоверной хитрости и коварности, Си Мусса поднялся по карьерной лестнице и стал главным визирем марокканского султана. Вместе с властью пришли и несметные богатства, которые новоиспечённый госслужащий не преминул инвестировать в покупку самой дорогой недвижимости – земли в центральном районе Марракеша. Так за несколько лет Си Мусса построил северную часть дворца Бахия. По следам своего отца пошёл сын визиря Ба Ахмед, став не просто советником при юном шестнадцатилетнем султане, но фактически взяв власть в стране в свои руки. Недостроенный отцом дворец Ба Ахмед решил завершить, преподнеся его в качестве подарка своей любимой жене. Её имя, которое в переводе с арабского означает «бриллиант», и дало название дворцу. Раз Ба Ахмед лишь формально не назывался султаном, а по факту правил страной, то и дворец должен был соответствовать его положению. Для строительства и отделки Бахии использовались самые дорогостоящие местные и заморские материалы: каррарский мрамор, кедр из Атласских гор, изразцы из северного Тетуана, иранское витражное стекло. К сожалению, судить о роскоши используемых во дворце текстиля, мебели и декоративных украшений мы не можем, потому что еще сто лет назад, после смерти Ба Ахмеда, дворец из зависти был разграблен по приказу того самого султана, чьим визирем и регентом был хозяин Бахии. Но даже без внутреннего убранства «Бриллиант» впечатляет своей красотой, достойной воспевания лучшими восточными поэтами. К слову, не только любимая жена, но и остальные три жены и двадцать четыре наложницы визиря со всеми их отпрысками также получили свою долю пространства во дворце, состоящем из полутора сотен комнат. Затянувшееся строительство и постоянное расширение территории дворца обусловили его планировку, напоминающую скорее лабиринт, нежели лаконичное жилое строение. Зато благодаря специфичности планировки дамы из гарема могли с лёгкостью избегать общества друг друга, а Ба Ахмед – устраиваемых ему сцен ревности, ведь никто из жен и наложниц не знал, с кем именно их муж и повелитель провёл очередную ночь. Время от времени обитательницы гарема традиционно собирались по особому случаю, предшествовавшему свадьбе одной из дочерей визиря. На этот «девичник» мужчины, само собой, не допускались, даже евнухи. Дело в том, что сутью этого мероприятия было передать неопытной девушке навыки, которые ей пригодятся во время первой брачной ночи. Делалось это по-восточному изысканно, в аутентичном марокканском танце шикхат, который исполняли для невесты старшие, умудрённые опытом женщины. Одетые в длинные платья-туники и обвитые поясом с бахромой танцовщицы приобщались к древним магическим берберским ритуалам, помогавшим женщине сохранить жизнетворную силу, энергию и красоту. Этот энергичный ритуальный танец, в котором танцовщицы активно двигают бёдрами, отличается от размеренного и соблазняющего танца живота, предназначенного для услады мужских глаз, но наблюдать за шикхатом не менее увлекательно, а участвовать не менее полезно для здоровья. К счастью, более раскрепощённые современные марокканки делятся своим мастерством на специальных курсах и демонстрируют национальный танец в развлекательных шоу.

Но если берберские танцы кажутся вам не слишком экзотичными, можно попробовать пощекотать себе нервы, наблюдая вблизи за мерным танцем смертоносной кобры. Сделать это можно на знаменитой на всю Африку площади Джемаа эль-Фна (Jemaa el-Fna). Чего только не происходит на самой большой площади чёрного континента. Здесь торгуют всем, чем ваша душа пожелает, поят свежевыжатым апельсиновым соком и приторным мятным чаем, кормят ароматным тажином и восточными сладостями, поют и танцуют, гадают и раскрашивают руки хной, попрошайничают и воруют, лечат народными средствами и вырывают зубы, рассказывают истории и играют на народных инструментах, дрессируют обезьянок и заклинают змей… Слава богу, хоть перестали рубить головы, а то в давние времена на этой площади занимались «головотяпством», вывешивая на утыканных гвоздями стенах и воротах иногда до пятидесяти голов в день. Говорят, что прежде чем повесить это сомнительное «украшение», головы отдавались на засолку жителям соседнего еврейского квартала Меллах. Кстати, один из вариантов названия площади звучит как «Собрание мёртвых». Ну а менее мрачно настроенные исследователи утверждают, что слово «джемаа» означает не только «собрание», но и «мечеть», а «фна» можно перевести с арабского не только как «смерть», но и как «открытое пространство». Один из хроникёров XVII века отмечал, что марокканский властитель начал возведение на центральной площади Марракеша храма Джемаа эль-Хна, что означало «Мечеть спокойствия», но проект был заброшен и народная молва нарекла руины Джемой эль-Фна, что можно перевести как «Мечеть разрушения». Как видите, тонкости арабского языка позволяют варьировать название площади в зависимости от предпочтений интерпретатора. С наступлением сумерек площадь превращается из торговой точки в огромный ресторан под открытым небом. Где ещё как ни здесь попробовать знаменитое северо-африканское блюдо – благоухающий тажин. Следует отметить, что марокканский вариант кардинально отличается от алжирского или тунисского. В Марокко – это особое, праздничное блюдо, над которым хозяйка будет колдовать чуть ли не полдня. Представьте себе, как на потрескивающих углях стоит волшебный глиняный горшочек, с высокой конусообразной крышкой. Его название и дало имя блюду. Внутри него в течение нескольких часов происходит чудо превращения сырых овощей и маринованной баранины в нежнейшее сочное яство и всё благодаря тому, что конденсирующийся под высокой крышкой обогащенный ароматами специй пар снова и снова стекает на поверхность томящегося содержимого горшка. Среди обязательных ингредиентов марокканского варианта этого блюда должны быть изюм, корица, светлый мёд и орехи. Выбор остальных специй, овощей и «мяса», в качестве которого иногда могут выступать курица, рыба или морепродукты, остаётся на усмотрение повара. Кстати, приготовить тажин можно и в духовке, так что не забудьте привезти из Марракеша специальный горшочек. Главное убедиться, что он настоящий и предназначен именно для кухни, а не декоративный, созданный для придания интерьеру атмосферы Востока.